Границы социального проектирования. В тезаурусной концепции
социального проектирования отразился более общий социологический принцип,
который эффективно применяется в построении теорий относительно различных
сторон и проявлений
социальности. Суть принципа — в признании активности субъекта социального
действия (или иными словами — социальной субъектности)[1]
в качестве решающего фактора, определяющего содержание и формы социальной
жизни. Принцип этот хорошо известен, освящен в рамках разных научных парадигм и
под различными обозначениями великими именами (среди них — и К. Маркс, и М.
Вебер), но нередко встречается в слишком абстрактной форме, не позволяющей
перевести его из сферы социальной философии в сферу социологических
интерпретаций.
Именно в последнем отношении
эффективно может быть применено понятие тезауруса: оно маркирует устанавливаемые
эмпирически ментальные структуры, придающие смысл обыденным действиям людей и
их сообществ, но кроме этого предопределяющие самые различные отклонения от
обыденности и оказывающие воздействие, возможно — решающее, на весь комплекс
социальных структур, социальных институтов и процессов. Исходя из этой позиции,
мы показали, что он может выступить в качестве одного из системообразующих
средств построения социологических теорий среднего уровня[2].
По той же логике тезаурусный подход может выстроить теоретический каркас
социального проектирования.
В самом общем виде социальное проектирование
представляет собой конструирование локализованного по месту, времени и ресурсам
действия, направленного на достижение социально значимой цели. Как вид
сознательной деятельности по решению той или иной социальной проблемы или
группы таких проблем социальное проектирование социологично sui generis.
Формируется ли более совершенная архитектурная среда жизнедеятельности людей в
микрорайоне или организуется путешествие для инвалидов-колясочников,
создается ли новая образовательная программа или организуется самодеятельный
театр — всякий социальный проект до своего оформления имеет исходное
представление о смысле и назначении предлагаемого нововведения (спонтанно
возникающие нововведения не являются социальными проектами), а значит — основывается
на определенной философской и социологической концепции мира и человека, даже
если это не отражено в проектной документации.
Возможность строить инновацию в социальной области не
как тотальную («Государство» Платона, «Утопия» Т. Мора, идеологии социальных
революций и т. п.), а как локальную во времени и пространстве, когда итог
реализации проекта виден его инициаторам, а не только далеким потомкам, привел
к существенной смене ориентиров социального управления и перехода уже начиная с
50-х годов XX века к более широкому применению технологии проектирования в
социальной области. Такой переход обозначился на фоне осознания
предпринимателями в странах с рыночной экономикой необходимости строить работу
по проектам, появления огромного числа бизнес-проектов. В 1970-е годы большое
число фирм стало развивать и использовать методы управления проектами на базе
компьютерной обработки информации. Активизации работы по проектам
способствовал рост масштабов и сложности предпринимательской деятельности,
жесткая конкуренция[3].
«Управление проектами» (Project Management) становится одним из перспективных
направлений менеджмента[4].
Однако в социальной области проектный способ
организации деятельности реализовывался скромнее, менее системно и в известном
отрыве теории от практики. Видимо, этому способствовало и то, что
бизнес-проектное мышление (опережавшее технологические идеи социального
проектирования и задававшее ему образцы) исходило из оценки успешности проекта
по показателям экономической эффективности (соответствия его окончательной
стоимости объему выделенных ассигнований, величины экономии, размеров
прибыли), а такой подход мало применим в социальной работе и другой
деятельности социокультурного характера.
Наконец, в 1990-е годы мышление проектами
становится одной из основ менеджмента, в том числе в социальной и культурной
сферах. Но это уже иное мышление, чем было присуще проектировщикам прошлых
лет: если раньше (например, для инженерной деятельности — с начала века[5])
особенностью проектной деятельности была установка на немедленную конкретную
реализацию проекта, то с 1970-х годов возобладала новая идея: цели
проектирования могут быть определены «только после исследования ценностей,
после определения будущей ценностной среды, нового ценностного мира, в который
впишется реализованный проект»[6].
Осознание опасности человеческой деятельности для судеб человечества, если она
выходит за пределы экологически допустимых границ, определило решительный
перелом в концепции проектирования социальных нововведений и оценке социальных
проектов.
Желаемые состояния будущего. Сущность социального
проектирования — конструирование желаемых состояний будущего. Исходные вопросы
социального проектирования — какие состояния желаемы и какие ресурсы есть для
их достижения — в современных условиях раскрываются иначе, с иными акцентами и
оттенками, чем еще 15-20 лет назад.
Проблема желаемого состояния общества приобрела явные
черты экофобии. Социальный проект не должен разрушить хрупкое равновесие в
системах «человек-природа», «человек-человек» — эта концептуальная установка
ведет к установлению экологически ориентированных параметров при оценке
социальных проектов. Эти новые параметры отражают, во-первых,
мультипликационный характер любого социального нововведения: оно не может
не затронуть целой группы социальных потребностей, интересов и ценностей, как
бы ни были скромны задачи проекта и какой бы малой общности он ни был
адресован. Они, во-вторых, учитывают кумулятивный характер последствий,
к которым ведет любое социальное нововведение: изменение, порождаемое успешной
реализацией проекта, нарастает и со временем может пересечь экологическую
границу, за которой положительные последствия нововведения будут перевешиваться
его негативными последствиями.
Отсюда — стремление к оптимизации социально-проектной
деятельности, ее постановки под контроль не столько государства, сколько
общественности. Идея участия населения в выработке и принятии решения по
проектам, их корректировке, в недопущении произвольных социальных решений
властей, администраций всех уровней или частных лиц стала одной из общепринятых
основ практики социального проектирования во многих странах. Доктрина «public participation», развивающаяся
в США и Европе с 1960-х годов, более всего затрагивает градостроительные
решения (ее зародыш содержался в критике планирования городского развития без
учета интересов потребителей, отказ от практики осуществления архитектурных
решений, исходя из представления о рациональном городе, о функциональной
основе жизни людей). Доктрина строится на переходе от функционального к
средовому (environmental) подходу —
с активным участием жителей города в разработке и осуществлении социальных
проектов. Реализация доктрины предполагает «разработку процедур поддержки
естественных социально-идентификационных механизмов», т. е. «отождествление
участников процесса выработки решений с проблемными жизненными ситуациями друг
друга», а самого процесса как диалога, партнерства[7]...